Рылеев

Нам откроется, что пламенный патриотизм, замешанный на своеволии и романтизме, отрицающий действие Промысла Божия, высокую цену заповедей Божьих и земной законный порядок, может очень легко утратить свои положительные краски и из относительного добра превратиться в свою полную противоположность – абсолютное зло. Прекрасные человеческие качества: самоотверженность, честность и сострадание к угнетенным — могут обернуться в таком контексте беззаконием и кровопролитием. Мы увидим, как созданная с благими демократическими целями революционная ситуация даже в своем зачаточном состоянии оказалась чревата непредсказуемыми конфликтами опасного разномыслия, кровожадности и волюнтаризма.

Нам откроется, что пламенный патриотизм, замешанный на своеволии и романтизме, отрицающий действие Промысла Божия, высокую цену заповедей Божьих и земной законный порядок, может очень легко утратить свои положительные краски и из относительного добра превратиться в свою полную противоположность – абсолютное зло. Прекрасные человеческие качества: самоотверженность, честность и сострадание к угнетенным — могут обернуться в таком контексте беззаконием и кровопролитием. Мы увидим, как созданная с благими демократическими целями революционная ситуация даже в своем зачаточном состоянии оказалась чревата непредсказуемыми конфликтами опасного разномыслия, кровожадности и волюнтаризма.

 

Нам откроется та печальная роль, которую сыграла русская литература ХIХ века в выработке, развитии и распространении революционных идей. Мы узнаем и тайну того, почему А. С. Пушкин не оказался в числе декабристов, хотя и разделял их свободолюбивые взгляды и рвался в Петербург к друзьям по зову Пущина. Именно Пушкин, своим гением прозревший последствия революции, написал незадолго до декабрьского восстания историческую элегию «Андрей Шенье» с пророческими словами, во всей полноте сбывшимися через столетия: «Где вольность и закон? Над нами единый властвует топор. Мы свергнули царей. Убийцу с палачами избрали мы в цари…»

Много важного откроется пытливому читателю в этой книге. Однако, к сожалению, главную тему — тему покаяния, к которому пришел перед лицом смерти К. Ф. Рылеев, автор наметил лишь пунктирно. Афанасьев лишь выборочно процитировал предсмертные письма декабриста. Для нас же самым главным являются именно они. На обороте одного из писем от жены Рылеев набросал черновик обращения к государю: «Святым даром Спасителя мира я примирился с Творцом моим. Чем же возблагодарю я Его за это благодеяние, как не отречением от моих заблуждений и политических правил? Так, Государь, отрекаюсь от них чистосердечно и торжественно; но чтобы запечатлеть искренность сего отречения и совершенно успокоить совесть мою, дерзаю просить Тебя, Государь! будь милостив к товарищам моего преступления. Я виновнее их всех… я, с самого вступления в Думу Северного общества, упрекал их в недеятельности; я преступной ревностью своею был для них самым гибельным примером; — словом, я погубил их; через меня пролилась невинная кровь… и перед самой казнью не престану молить Всевышнего, да отречение мое и казнь навсегда отвратят юных сограждан моих от преступных предприятий противу власти верховной».

А в предсмертном письме жене Рылеев писал: «Бог и Государь решили участь мою: я должен умереть и умереть смертию позорною. Да будет Его святая воля! Мой милый друг, предайся и ты воле Всемогущего, и он утешит тебя. За душу мою молись Богу. Он услышит твои молитвы. Не ропщи ни на него, ни на Государя: это будет и безрассудно и грешно. Нам ли постигнуть неисповедимые суды Непостижимого? Я ни разу не возроптал во все время моего заключения, и за то Дух Святый дивно утешал меня… Это дивное спокойствие порукою, что Творец не оставит ни тебя, ни нашей малютки. Ради Бога не предавайся отчаянью: ищи утешения в религии. Я просил нашего священника посещать тебя. Слушай советов его и поручи ему молиться о душе моей...»

Все свидетели предсмертных минут Рылеева утверждают, что это великое спокойствие не оставило его до последней минуты.