Сказ о звонаре московском

При первой встрече Цветаеву поражает в музыканте его способность слышать не только людей, но и вещи. Она встретилась с человеком, для которого в этом мире звучит все – сахарница, фотография, дом, хлеб… Себя он слышал, как ноту «Ре». «… не понимаю, как можно жить и не слышать тональности окружающих… В таком – молчанье!»

При первой встрече Цветаеву поражает в музыканте его способность слышать не только людей, но и вещи. Она встретилась с человеком, для которого в этом мире звучит все – сахарница, фотография, дом, хлеб… Себя он слышал, как ноту «Ре».

«… не понимаю, как можно жить и не слышать тональности окружающих… В таком – молчанье!»

Великий поэт (У. Х. Оден), как-то подметил, что существует музыка, которая напрямую позволяет человеку обращаться к Богу. Такую музыку искал и создавал «колоколист» Сараджев, обращаясь (прорываясь) к «спящему» слуху людей.

«Люди будут совершеннее!» Это абсолютная убежденность «звонаря» в том, что звуковое многообразие и богатство Божьего мира станет доступно каждому человеку, позволяет создавать ему «колокольные гармонизации», приближающие слушателей к «пространствам горним». Потрясенные очевидцы, да и сама писательница, вспоминают об ощущениях необыкновенного «подъема», «полета». О приобщении к музыкальной созерцательности, как открытии истин, и очищении пространства звуком.

Гений музыканта пытались исследовать. Но у аппаратуры, которую для этого использовали, не хватало мощностей – слух «звонаря» был богаче. Он и называл его «истинным слухом».

Сараджеву были знакомы все звонницы московских храмов, все их колокола, каждый из которых был для него неповторим по звучанию. Они становились «листьями» его «колокольного дерева» — разрабатываемого им проекта концертной звонницы.

Звонницу эту ему построили в Америке, где он в течение года дал ряд триумфальных концертов и оставил ряд последователей. «…нет пророка в отечестве своем…»

Книга Анастасии Цветаевой ценна интонацией живого, непосредственного свидетельства встречи с человеческим даром и как чудом, и как страданием – «он слышит малейшую фальшь». Дыхание (звучание) этого чуда, как истового служения дару, не может не коснуться читающего, обогащая его мир еще несколькими, ранее неведомыми, звуками истины.