Большие надежды

Писатель, верный себе, разделяет своих персонажей на тех, для кого жизнь стала «досадной привычкой» и — любимых им героев, способных «… ощущать тревожную неудовлетворенность жизнью». Вторые, преодолевая искушение «чудовищных форм тщеславия», ищут подлинные возможности собирания (строительства) этого изувеченного и разорванного мира.

Писатель, верный себе, разделяет своих персонажей на тех, для кого жизнь стала «досадной привычкой» и — любимых им героев, способных «… ощущать тревожную неудовлетворенность жизнью».

Вторые, преодолевая искушение «чудовищных форм тщеславия», ищут подлинные возможности собирания (строительства) этого изувеченного и разорванного мира.   

К «Очагу», который для писателя – неизменный символ Семьи и Дома, допускаются немногие, хотя на страницах «Больших надежд» Диккенс сумел счастливо «обвенчать» целых три пары героев. А на последней странице оставил нам надежду, что Филип-Пип соединится, наконец, с Эстеллой, девушкой, которую он безответно любил всю свою жизнь.

Только у огня такого очага, противостоящего «холоду смерти» возможен ответ на вопрос, мучающий героев «Больших надежд» — неужели человек («венец творения») – «кукла в чьих-то руках»? И не при свете ли этого огня ответил на этот вопрос соотечественник Диккенса, поэт Роберт Браунинг:

«Мы куклы Бога; в этом свет.

Ни первых, ни последних нет».

 

Не бойтесь объема этой книги. Увлекшись сюжетом, не пропускайте кажущиеся вам неважными описания пейзажей, домов, интерьеров, втростепенных персонажей. Эта проза дышит «мелочами», которые помогут вам передохнуть на пути ее постижения. Не бойтесь чувствительности, которая появится через сострадание к героям. Писатель, блестяще владеющий мелодраматическими эффектами (но не эксплуатирующий их), оставил маленькую памятку на страницах «Больших надежд»: «Видит Бог, мы напрасно стыдимся своих слез, — они, как дождь, смывают душную пыль, иссушающие наши сердца» Чарльз Диккенс.