Без языка

В полной мере ему, да и нам, открывается простая истина о том, как беззащитен, «точно слепой», становится человек, вырванный из привычного окружения. Мы не замечаем, что знакомым и понятным нам с детства миром мы укутаны как в вату. Хотелось бы Матвею вернуться домой, в волынскую губернию, «назад к прежней беде, родной и знакомой», но и туда путь теперь закрыт: нет для этого у него ни денег, ни документов. И все-таки остается у Матвея Лозинского нечто бесценное, что укрепляет его душу, — ни в каких самых тяжких обстоятельствах он не оставляет молитвы и крестного знамения.

В полной мере ему, да и нам, открывается простая истина о том, как беззащитен, «точно слепой», становится человек, вырванный из привычного окружения. Мы не замечаем, что знакомым и понятным нам с детства миром мы укутаны как в вату. Хотелось бы Матвею вернуться домой, в волынскую губернию, «назад к прежней беде, родной и знакомой», но и туда путь теперь закрыт: нет для этого у него ни денег, ни документов. И все-таки остается у Матвея Лозинского нечто бесценное, что укрепляет его душу, — ни в каких самых тяжких обстоятельствах он не оставляет молитвы и крестного знамения.
Постепенно Матвею, замкнутому в своих национальных пристрастиях, открывается то, как необходимы друг другу люди, как нужно нам всем слово участия и помощи. И помощь эту в чрезвычайных обстоятельствах мы готовы с благодарностью принять, как от ангела Божия, от кого угодно, например от незнакомого человека с пугающе черным лицом. Но настоящая помощь к Матвею долго не приходит. Более того, в глазах общества он становится преступником. Происходит это из-за совершенного непонимания окружающими его поступков. Матвею приходится бежать. За окнами поезда перед ним разворачивается сельская жизнь, которая манит его своей похожестью на привычную и родную. Но он сейчас изгой, обычная жизнь ему стала недоступна, хотя «он чувствовал, что и ему нашлось бы место в этой жизни, если бы он не отвернулся сразу от этой страны, если бы не осудил в ней сразу, заодно, и дурное и хорошее».
В конце концов, Матвею удается объясниться с властями через своего соотечественника и восстановить справедливость. Он находит работу, постепенно становится хозяином на своей земле и может, наконец, взять в жены Анну — девушку, с которой познакомился еще на пароходе и которая после смерти отца осталась совершенной сиротой. Тогда на пароходе он мысленно пообещал ей: «Если я найду там, в широком и неведомом мире свою долю, то это будет также и твоя доля, малютка. Потому что человеку как-то хочется кого-то жалеть и любить, а особенно, когда человек на чужбине». В душе Матвея, несмотря на неизменную тоску по родине, теперь «всплывали новые мысли о людях, о порядках, о вере, о жизни, о Боге, Которому поклоняются, хотя и разно, по всему лицу земли». Все, казалось бы, в конце концов сложилось неплохо. Только мы почему-то не забываем опасения, высказанного с горечью старым евреем Борком: «Видите что: Америка такая хитрая сторона, она не трогает ничьей веры. Она берет себе человека. Ну, а когда человек станет другой, то и вера у него станет другая».
Вот и мы опасаемся, не «возьмет» ли Америка и Матвея и не станет ли этот простодушный, чистый, кроткий и верующий человек действительно другим? Ах, как бы этого не хотелось!