Так начинается трагедия гордыни, трагедия человека, возомнившего себя высшим существом, не сомневающегося в своей правоте, не верящего в грех и его возможное наказание. От верховного правителя и всевластного судьи до бездомного и безумного старика, травимого старшими дочерьми и умирающего рядом с мертвым телом любимой младшей дочери – вот путь прозрения Лира.
Так начинается трагедия гордыни, трагедия человека, возомнившего себя высшим существом, не сомневающегося в своей правоте, не верящего в грех и его возможное наказание. От верховного правителя и всевластного судьи до бездомного и безумного старика, травимого старшими дочерьми и умирающего рядом с мертвым телом любимой младшей дочери – вот путь прозрения Лира.
В сцене, где бывшего короля настигает буря, мы слышим диалог Человека с открывшимся ему Богом. Так начинается его возвращение в Дом подлинный, храм, строительство которого начинается в сердце человека, очистившегося от земных грехов.
«Любовь хладеет, дружба чахнет, меж братьями встает раздор, - это вопль еще одного отца – графа Глостера, поверившего клевете своего незаконнорожденного сына Эдмунда на брата и законного сына Глостера, Эдгара. «Порвалась природная уза меж детьми и отцами». Природа перестала быть домом для человека, поставившего инстинкт и силу выше законов любви и общежития.
Война становится единственным средством решения всех вопросов. Она навязывает людям свои законы и обрекает их и на внутреннюю, нравственную борьбу, в результате которой одни получают справедливое возмездие («И обращаются в орудья кары / Пороки, услаждающие нас»), другие – прозрение и очищение («В беде мы прозреваем»).
Гибнут Регана и Гонерилья, мученическую смерть принимает Корделия, брат на поединке убивает брата, умирают отцы – Лир и Глостер. «Чтоб стала явью правосудность неба, вершится Божий суд ,- восклицает мудрый Кент.
Но если смерть одних, прошедших через покаяние и муку – это начало восстановления заповеданных людских связей, то сестры-соперницы Регана и Гонерилья, и «сверхчеловек» Эдмунд, бросивший вызов небесам, обречены на « мир мук вечных, где смерть – не избавленье, но начало скорбей безмерных».
«Воспламенилось сердце мое во мне; в мыслях моих возгорелся огонь; я стал говорить языком моим» (Псалом 38). Своим языком начинает говорить перед смертью король Лир и, прощаясь с этим миром, заповедует: «Так жить мы станем – с молитвой, с песенкой, со старой сказкой… Мы будем скрытый ход вещей следить, как божьи соглядатаи».
