Король Лир

По самонадеянности Лир перед совершением раздела требуют от дочерей слов любви. И красноречивые и неискренние дочери оказываются в выигрыше. Младшая Корделия, «которая любовью богаче, чем словами», лишается своей доли из-за нежелания публично изливать свои чувства. Да она в тот момент и не знает меры своего чувства к отцу. Ее любовь умножится именно в минуту его скорби. Жалость и боль разожгут привязанность, возведя на грань страдания.

По самонадеянности Лир перед совершением раздела требуют от дочерей слов любви. И красноречивые и неискренние дочери оказываются в выигрыше. Младшая Корделия, «которая любовью богаче, чем словами», лишается своей доли из-за нежелания публично изливать свои чувства. Да она в тот момент и не знает меры своего чувства к отцу. Ее любовь умножится именно в минуту его скорби. Жалость и боль разожгут привязанность, возведя на грань страдания.

 

Но пока Лир, ослепленный гневом, оставляет правдивую Корделию без удела. Он еще не различает самого себя («нагого человека») от своего королевского величия. Высокое положение затмевает его разум, лишает способности к трезвой самооценке и пониманию окружающих.  Скоро ему придется пожать плоды этого. Лукавые дочери не только не утешат его старости по дочернему долгу, но и, получив все, не соблюдут условий договора — весьма скромных для короля. Лишь Корделия вступится за оскорбленного отца без всякой корысти, из одной дочерней любви.

Лир Козинцева в исполнении Юри Ярвета, самонадеян, но и доверчив, в нем страдает не столько король, сколько оскорбленный и в конце концов прозревший человек. Козинцев стремится оживить наши черствые сердца. Лир Питера Брука в исполнении Пола Скофилда властен и тяжело болен гордостью. Он сокрушится разом: рухнет, как могучий дуб, и сойдет с ума. Только под тяжестью разочарований и потерь в нем медленно начнет оживать человек, способный к любви, состраданию и смирению. Питера Брука больше, чем Козинцева, волнует мысли о Божьем воздаянии за грех, о необходимости терпения в несении скорбей и о животворности раскаяния. Брук ближе, чем Козинцев, к религиозному прочтению Шекспира.

Было бы наивно думать, что можно в короткой рецензии осмыслить трагедию, созданную гениальным драматургом-философом, к тому же переосмысленную прославленными режиссерами. И все-таки кое-какие детали отметить стоит. Конечно, оба фильма властно напомнят нам о необходимости исполнения своего долга перед родителями. Оба фильма вызовут в нас неприязнь к лукавству и пустому многословию, столкнут нас с последствиями гордости, самообольщения и иных беззаконий. Вместе с Лиром мы сможем почувствовать свободу «выйти за стан», быть никем, у «подножия падения обретшим надежду».

 

Обе киноленты засвидетельствуют переменчивость жизни, ее непредсказуемость и то, что внешние страдания могут привести человека к благу – оживлению души, исцелению от привязанности к тлену, лжи и греху. Более того, Шекспир в очередной раз напомнит нам о смерти, причем вновь придаст ей легкий привкус освобождения, ибо последствия зла, которые могут сокрушить человека в этой жизни, окажутся бессильны перед вечностью. Они доведут страдальца только до ее порога.